![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
"Нельзя читать чужие письма, просто нельзя и все"
Леди и гамильтоны, как обратился в своё время к английской публике легендарный Хомич, имею сказать.
Читаю письма Бориса Леонидовича Пастернака к Зинаиде Николаевне, и убеждаюсь, что не стоит публиковать частную переписку, не отлежавшуюся как минимум сто лет. Лучше, конечно, и вовсе не публиковать, но литературоведы тоже люди, всем надо семьи кормить. А без пары десятков одинаковых диссертаций уж как-нибудь не завяла бы наука.
Никогда раньше не было такой брезгливости в первую очередь к себе, прилипшей к замочной скважине. Уже отложила, уже. Да, собственно, читала ведь и раньше урывками – и ничего не испытывала подобного. Надо было сочувственно погрузиться в окрошку из невыносимых Пастернаковских гипербол, при помощи которых он объясняет необъяснимое и не требующее объяснений. Почти непристойные в своей искренности попытки растолковать природу чувства к Зиночке, микроскопический анализ этого чувства и несусветные обобщения, в которых родство душ рифмуется ни с того ни с сего с размахом социалистического строительства. Без малейшей внутренней фальши, в письме к любимой - то, что Маяковский незадолго перед этим во весь голос. Отчёты о делах квартирного устройства и посещении спецраспеделителя, куда он не хочет идти без неё, потому что там всего столько, прерываются отчаянным вскриком – неужелимарфинька Зиночка опять это делала с Нейга́узом?..
Пусть от мал и мерзок не так, как мы – я не готова обогащать восприятие поэзии знанием, из какого сора что растёт. А с другой стороны, это целиком моя проблема, а не доброжелательного литературоведения.
Ну так и говорю за себя.
Читаю письма Бориса Леонидовича Пастернака к Зинаиде Николаевне, и убеждаюсь, что не стоит публиковать частную переписку, не отлежавшуюся как минимум сто лет. Лучше, конечно, и вовсе не публиковать, но литературоведы тоже люди, всем надо семьи кормить. А без пары десятков одинаковых диссертаций уж как-нибудь не завяла бы наука.
Никогда раньше не было такой брезгливости в первую очередь к себе, прилипшей к замочной скважине. Уже отложила, уже. Да, собственно, читала ведь и раньше урывками – и ничего не испытывала подобного. Надо было сочувственно погрузиться в окрошку из невыносимых Пастернаковских гипербол, при помощи которых он объясняет необъяснимое и не требующее объяснений. Почти непристойные в своей искренности попытки растолковать природу чувства к Зиночке, микроскопический анализ этого чувства и несусветные обобщения, в которых родство душ рифмуется ни с того ни с сего с размахом социалистического строительства. Без малейшей внутренней фальши, в письме к любимой - то, что Маяковский незадолго перед этим во весь голос. Отчёты о делах квартирного устройства и посещении спецраспеделителя, куда он не хочет идти без неё, потому что там всего столько, прерываются отчаянным вскриком – неужели
Пусть от мал и мерзок не так, как мы – я не готова обогащать восприятие поэзии знанием, из какого сора что растёт. А с другой стороны, это целиком моя проблема, а не доброжелательного литературоведения.
Ну так и говорю за себя.
no subject
no subject