Мария впервые на Невском.

В соседней комнате одиннадцатилетняя дочь Мария ведёт светскую беседу по телефону. Громкая связь включена, и я балдею: девушки обсуждают ужасы окружающей действительности. ( Read more... )

Вчера Муся зубрила Сказку о мёртвой царевне и семи гномиках, как это она (!) называет. Мы радостно поприветствовали постмодернистского пятигорского черкеса, а потом томик Пушкина выскользнул из Мусиных рук и пропал в домашнем хаосе. Опомнились, искали, не нашли. В отчаянии ломанулись в Митину комнату, где мальчик готовился к семинару по истории. Самостоятельно, ввиду отсутствия коннекта.
Мальчик работает, от мыслей в комнате нечем дышать. Мы бесцеремонно врываемся, он оглушён, смят, выдернут из Павловских времён. Выпучился на нас, мы на него - не знаешь? Чего не знаю? Ну, Мусин Пушкин? Мы тут весь дом обыскали...
-ААА, - мальчик хлопает себя по лбу пятернёй и быстро-быстро долбит по клавиатуре.
Переглянувшись, мы с Мусей оставляем его во мгле веков и вскорости находим книгу в туалете.
Мальчик же, как выяснилось, стал окончательным мистиком, потому что мы ворвались к нему именно в тот момент, когда он пытался выяснить без интернета, кто первым нашёл Повесть временных лет.
А сегодня Марусин класс погнали на диспансеризацию. Мужественные дети проходили сквозь строй врачей. Последним был хирург. Хотя все ужасно устали, девочки идти к нему не хотели, там надо было раздеваться до трусов. Пропускали друг друга вперёд, и вообще всячески ломались. Маруся решила продемонстрировать бесстрашие, и вошла в кабинет. Вышла.
Все:
- Ну???
Маруся (поправляя ворот кофточки, снисходительно):
- Сексуальный маньяк.

 Испытала некоторое дежа-вю. Захожу в комнату дочери, и слышу: «Советская Россия, родная наша мать…» Учит наизусть, зачем именно это – непонятно. «Наваливалась грудью на вражий пулемёт…» - хихикает, представляет себе. Пытаюсь объяснить – всё равно ржёт, и меня с вымученного пафоса разбирает. Не я должна объяснять про сорок четвёртый год, и мы идём гулять.

   Обходим квартал, проходим кафе под названием 01. Переглядываемся, сворачиваем за угол – кафе 03. «А 02 есть?»,- спрашивает дочь. Отвечаю, что не знаю, но вряд ли. «Ну да, - говорит Фуфа, - с милицией шутить опасно».

   С огнём и здоровьем менее опасно, тут она права.

  

Свозила красавицу к лору, нашли у неё кучу всего двустороннего, дома сидеть, лечиться, а у нас спектакль на носу.
Кое-как заболтав первые слёзы, веду медленную постепенную осаду. Объясняю, что жертвовать здоровьем для искусства можно лишь до определённой границы, а она пройдена. Фуфа на заднем сидении, нервно кутается в шарф. С интонацией Маргариты Готье изрекает, что слишком много вложила в эту роль, слишком...
Я продолжаю увещевать, мол и роль-то, честно говоря, небольшая.
Стоит ли говорить, какой ответ я моментально получила?

Маруся читает Гайдара и двусмысленно хмыкает, напрашиваясь на моё внимание. Читает любимое моё, между прочим, Голубую чашку. И хихикает ненатурально. Над чем там?
Интересуюсь.
Подвигает ко мне книжку:
Гей!..Гей!.. Мы не разбивали голубую чашку!
Спрашиваю: ну и что? - а она прыскает в ладошку. Сама ведь толком объяснить не может, а прыскает.

Чума на ваших Дамблдоров!