![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
Антон Павлович Чехов любил издеваться над писателями, особенно над Фёдором Михайловичем Достоевским, царствие ему небесное. Напишет, бывало, рассказ, а читатель и думает: "где-то я это уже читал". Ну а Достоевский, царствие ему небесное, знал, откуда сюжет, например, рассказа "Слова, слова и слова", но сказать ничего не мог. Не потому, что верёвочкой был перевязан, а потому что два года уже как помер.
Только это всё происходило, когда Чехов уже уехал из Таганрога, а когда ему было восемнадцать лет, он учился в гимназии. И написал, учась в гимназии, пьесу "Безотцовщина", по которой Никита Михалков снял фильм про пианино и поставил спектакль с Мастрояни. Которого почему-то надо писать с двумя н, но я не могу, простите.
В приступе тоски по культуре дворянских гнёзд взялась перечитать эту хорошо известную пьесу. Читаю, наслаждаюсь словарём раннего Чехова (я за тобой скучала, куда ты пхаешь себя и меня и те пе), и вдруг дохожу до сцены из ненаписанных ещё Братьев Карамазовых. Ну или написанного уже Идиота. Сцена длинная, но оччень достоевская.
Осип. Ударьте меня по щеке за то, что я вредный человек.
А через пять лет Антон Павлович Чехов уже посмеивался над вполне узнаваемой сценой душеспасительной беседы клиента с проституткой. А останься он графоманом, каким был в ранней юности, не изжил бы достоевщины этой и продолжал бы, небось, всерьёз.
Хотя Достоевскому, царствие ему небесное, было уже всё равно.
Только это всё происходило, когда Чехов уже уехал из Таганрога, а когда ему было восемнадцать лет, он учился в гимназии. И написал, учась в гимназии, пьесу "Безотцовщина", по которой Никита Михалков снял фильм про пианино и поставил спектакль с Мастрояни. Которого почему-то надо писать с двумя н, но я не могу, простите.
В приступе тоски по культуре дворянских гнёзд взялась перечитать эту хорошо известную пьесу. Читаю, наслаждаюсь словарём раннего Чехова (я за тобой скучала, куда ты пхаешь себя и меня и те пе), и вдруг дохожу до сцены из ненаписанных ещё Братьев Карамазовых. Ну или написанного уже Идиота. Сцена длинная, но оччень достоевская.
Осип. Ударьте меня по щеке за то, что я вредный человек.
А через пять лет Антон Павлович Чехов уже посмеивался над вполне узнаваемой сценой душеспасительной беседы клиента с проституткой. А останься он графоманом, каким был в ранней юности, не изжил бы достоевщины этой и продолжал бы, небось, всерьёз.
Хотя Достоевскому, царствие ему небесное, было уже всё равно.
no subject
no subject