marfa29 | Кто может знать при слове расставанье… (Reply)

В середине урока дверь в класс приоткрылась, и завуч, кивнув начавшему выползать из-за парт восьмому «В», вызвала биологичку в коридор. Марьяша суетливо выбежала и долго не возвращалась. Класс загудел, обрадовавшись неожиданной паузе, и Голосовкеру пришлось податься вперёд, чтобы не упустить ни слова из монолога, который продолжался за партой перед ним. К счастью, из-за шума Катя стала рассказывать Мальцевой о вчерашнем происшествии чуть громче.
- Потом мы пошли в «Север», есть мороженое. Не представляешь, сколько у него денег. Ему, наверное, лет двадцать, и он так смотрит… А потом ещё гуляли по улице Горького, и он купил мне три гвоздики, представляешь? Наверное, он латыш или литовец, такой скандинавский тип красоты. А потом …
Голосовкер ловил каждое слово, но Катя вдруг замолчала, гул в классе затих – вернулась Марьяша. Подошла к столу, стала бессмысленно перекладывать тетради. Лицо её было в красных пятнах. Потом Марьяша подняла глаза и посмотрела прямо на Голосовкера взглядом одновременно затравленным и ненавидящим.
«Уже знают, - подумал Голосовкер с тоской,- Ну конечно, Марьяша же классная, без вины виноватая. Мама говорила: не надо было вообще идти в школу».
Не мог он не придти. Странно, как быстро всё стало известно, думал, что будет ещё время. Думал, поговорит с Катей, что ему терять? Да нет, прекрасно знал, что не поговорит, но что видит сегодня в последний раз, подумать не мог.
- Голосовкер, Лидия Андреевна просила тебя после уроков зайти в комитет комсомола, - сказала Марьяша, - Так, успокоились, открыли учебники…
Неважно, всё это было неважно, бред, чепуха. Голосовкер знал, что не будет никакого после уроков, что ему осталось каких-нибудь двадцать минут, и снова подался вперёд, почти лёг на парту, чтобы быть ближе, чтобы слушать, что Катя шёпотом рассказывает Мальцевой.
Катя рассказывала, как гуляла с красавцем блондином вокруг Петровки, как решили выяснить, кто быстрее доберётся до кинотеатра «Повторного фильма» и разошлись по параллельным переулкам. Как она бежала, счастливая, как у поворота на улицу Горького ей преградил дорогу милиционер, как она бросилась к памятнику Пушкину, в подземный переход, на Тверской бульвар – но и там всё было перекрыто. Как она плакала и просила милиционера её пропустить, как металась, уходя всё дальше от нужного места. Как, наконец, когда какой-то важный иностранец проехал с эскортом по центральным улицам, оцепление сняли, и она выбежала к памятнику Тимирязеву, и увидела, что у кинотеатра никого нет. Как от недостатка воздуха в лёгких она не могла больше плакать. Как стояла на углу улицы Герцена, пока не зажглись фонари… Как ужасно, нелепо, необратимо она потеряла свою настоящую любовь.
Голосовкер слышал не всё, в основном догадывался. Увлекаясь, Катя повышала голос, и он пугался, что услышит Марьяша. Мальцева тоже пугалась, сжимала Катину руку и придвигалась ближе. Обычно аккуратная Катина коса сегодня была заплетена кривовато. Голосовкер смотрел на двигающийся кончик покрасневшего носика, на тонкое ухо с дырочкой для серёжки, запоминал.
После звонка он аккуратно собрал учебники, спустился в гардероб, оделся и вышел на улицу. Восьмой «В» сейчас вяло тащился на четвёртый этаж, на английский, в единственно любимый Голосовкером кабинет, к единственно любимой Кларе Ивановне. Среди панического хаоса и нервотрёпки сборов, Голосовкер всё же сделал вчера задание по английскому. Англичанке, единственной в школе, он хотел рассказать обо всём и попрощаться. Но, вспомнив затравленную Марьяшу в красных пятнах, передумал. Да и какая теперь разница?

«Кто можетъ знать при словѢ - разставанье,
Какая намъ разлука предстоитъ...»

Хотя папа говорил, что придётся скорее всего долго просидеть в отказе, они давно начали собираться. Несколько дней назад, разбирая оставшиеся от тёти Фиры книги, Голосовкер нашёл сборник стихов, тонкий и очень старый. На бережно склеенной обложке были изображёны какие-то колонны, надпись Petropolis и дата - 1922. Верхней части листа не было, и Голосовкер не знал автора строчек, вертевшихся в голове с того момента, когда папа пришёл домой и сказал, что разрешение на выезд получено.