(no subject)
Oct. 17th, 2007 06:15 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
marfa29Кузю позвали в ЦДЛ, помянуть умершего год назад поэта Голубцова.
Нельзя сказать, что при жизни Голубцов был Кузиным другом, но они встречались и часто выпивали вдвоём и в компаниях. Осложняла общение жена Голубцова Лиля, которая в начале их знакомства приняла Кузю за одного из окололитуратурных бездельников, спаивающих мужа. Но это бы полбеды – убедившись в своей ошибке, Лиля стала Кузе доверять. Однажды, доставив пьяного поэта домой, Кузя поддался уговорам выпить чаю.
Всю ночь он просидел на голубцовской кухне, мучаясь головной болью, глотая холодный, пахнущий тряпкой, чай. Сквозь пласты сигаретного дыма, Кузя с тоской смотрел, как светлеет за окном, и слушал безнадёжные жалобы Лили. На следующий день Голубцова позвонила и по телефону стала читать Кузе свои стихи.
Поговаривали, что она писала талантливее мужа. Её стихи были, на Кузин вкус, однообразны и несколько заумны, но чем-то необъяснимо царапали. Вообще-то, Кузя ничего в стихах не понимал. Он слушал Голубцову, сделав внимательное лицо, и одобрительно кивал, будто она могла его видеть. Прочитав, Лиля скомкано попрощалась и повесила трубку к огромному Кузиному облегчению.
Голубцова звонила ещё несколько раз, приглашала на чужие литературные вечера, Кузя неловко отговаривался. Через месяц после мучительной кухонной ночи он встретил Лилю на улице, неподалёку от дома. Они долго и бурно удивлялись случайности этой встречи, потом Голубцова предложила Кузю проводить, и у подъезда объяснилась ему в любви.
Стараясь не встречаться с поэтессой взглядом, Кузя залепетал что-то невнятное. Лиля полезла в рюкзак за сигаретой, и тут Кузю осенило.
«Видишь ли, Лиля, - начал он, чувствуя подступающее вдохновение, - Ты очень хорошая, и я тебя по-своему люблю, по-дружески. Но есть определённые моральные табу, запрещающие мне даже выслушивать твои признания. Ты – жена друга, а жена друга – святое. Мы с твоим мужем …»
И Кузю понесло. Он плёл про мужскую дружбу, поэтическую тонкость и человеческую ранимость Голубцова, которого он не может подло предать, про высокое уважение, которое он, Кузя, питает к самоотверженной жене поэта. Он говорил всё увереннее, обращаясь к макушке потупившейся Голубцовой. Под конец речи Кузя так расчувствовался, что чуть не обнял поэтессу, но в последний момент сдержался.
Они расстались, как Кузя полагал, друзьями. Он сделал всё, чтобы больше не встречаться с поэтическим семейством. Стороной узнал, что Голубцов спился и умер, о Лиле вообще ничего не было слышно, и теперь Кузя не мог решить – идти ему на пьянку или не ходить. С одной стороны, он ни разу не позвонил Лиле после смерти друга, не предложил помощь. С другой – не такими уж близкими друзьями они были, в последнее время особенно, к тому же Лиля сама поставила Кузю в неудобное положение. Но не ворошить же теперь прошлое, Кузя решил быть выше мелких счётов и придти помянуть друга.
В ЦДЛовском буфете Кузя боком втиснулся на место за столом, кивнул приятелю и огляделся.
"Лильку ищешь?" - спросил приятель. О Кузином романе с Голубцовой когда-то ходили слухи, - "Лильку не ищи, её здесь нет. Она ведь Голубца бросила, он последние полгода жил с …"
Кузя не слушал. Приятель ошибался, Лиля была в зале. Она разговаривала с иностранцем у стойки буфета. Кузя, не отрываясь, смотрел на сильно изменившуюся Голубцову.
Та, которую он помнил, была худенькая и бледная, заправляла за уши жидкие тёмные волосы, всегда выглядевшие недостаточно чистыми. Кузя физически ощущал неблагополучие и неустроенность, исходившие от неё волнами.
Голубцова, стоявшая сейчас у стойки, свободно говорила с иностранцем – Кузя прислушался, - по-испански. Она улыбалась, была красива, раскована и мало напоминала ту Лилю, которую он знал раньше.
«Подойти к ней», - подумал Кузя, почувствовав, как учащается пульс. Голубцова обернулась, он неловко привстал со стула и поднял руку, чтобы привлечь её внимание. Обводя глазами зал, Лиля на мгновенье задержала взгляд на Кузе, неловко пытающемся выбраться из-за стола, бегло кивнула ему и вновь повернулась к испанцу. Кузя постоял ещё немного в неудобной позе, сел, и с кривой улыбкой опрокинул стопку тёплой водки.
«Всё равно у нас ничего не вышло бы, - подумал он, - Всё-таки, жена друга, тем более покойного, а это святое…»
Нельзя сказать, что при жизни Голубцов был Кузиным другом, но они встречались и часто выпивали вдвоём и в компаниях. Осложняла общение жена Голубцова Лиля, которая в начале их знакомства приняла Кузю за одного из окололитуратурных бездельников, спаивающих мужа. Но это бы полбеды – убедившись в своей ошибке, Лиля стала Кузе доверять. Однажды, доставив пьяного поэта домой, Кузя поддался уговорам выпить чаю.
Всю ночь он просидел на голубцовской кухне, мучаясь головной болью, глотая холодный, пахнущий тряпкой, чай. Сквозь пласты сигаретного дыма, Кузя с тоской смотрел, как светлеет за окном, и слушал безнадёжные жалобы Лили. На следующий день Голубцова позвонила и по телефону стала читать Кузе свои стихи.
Поговаривали, что она писала талантливее мужа. Её стихи были, на Кузин вкус, однообразны и несколько заумны, но чем-то необъяснимо царапали. Вообще-то, Кузя ничего в стихах не понимал. Он слушал Голубцову, сделав внимательное лицо, и одобрительно кивал, будто она могла его видеть. Прочитав, Лиля скомкано попрощалась и повесила трубку к огромному Кузиному облегчению.
Голубцова звонила ещё несколько раз, приглашала на чужие литературные вечера, Кузя неловко отговаривался. Через месяц после мучительной кухонной ночи он встретил Лилю на улице, неподалёку от дома. Они долго и бурно удивлялись случайности этой встречи, потом Голубцова предложила Кузю проводить, и у подъезда объяснилась ему в любви.
Стараясь не встречаться с поэтессой взглядом, Кузя залепетал что-то невнятное. Лиля полезла в рюкзак за сигаретой, и тут Кузю осенило.
«Видишь ли, Лиля, - начал он, чувствуя подступающее вдохновение, - Ты очень хорошая, и я тебя по-своему люблю, по-дружески. Но есть определённые моральные табу, запрещающие мне даже выслушивать твои признания. Ты – жена друга, а жена друга – святое. Мы с твоим мужем …»
И Кузю понесло. Он плёл про мужскую дружбу, поэтическую тонкость и человеческую ранимость Голубцова, которого он не может подло предать, про высокое уважение, которое он, Кузя, питает к самоотверженной жене поэта. Он говорил всё увереннее, обращаясь к макушке потупившейся Голубцовой. Под конец речи Кузя так расчувствовался, что чуть не обнял поэтессу, но в последний момент сдержался.
Они расстались, как Кузя полагал, друзьями. Он сделал всё, чтобы больше не встречаться с поэтическим семейством. Стороной узнал, что Голубцов спился и умер, о Лиле вообще ничего не было слышно, и теперь Кузя не мог решить – идти ему на пьянку или не ходить. С одной стороны, он ни разу не позвонил Лиле после смерти друга, не предложил помощь. С другой – не такими уж близкими друзьями они были, в последнее время особенно, к тому же Лиля сама поставила Кузю в неудобное положение. Но не ворошить же теперь прошлое, Кузя решил быть выше мелких счётов и придти помянуть друга.
В ЦДЛовском буфете Кузя боком втиснулся на место за столом, кивнул приятелю и огляделся.
"Лильку ищешь?" - спросил приятель. О Кузином романе с Голубцовой когда-то ходили слухи, - "Лильку не ищи, её здесь нет. Она ведь Голубца бросила, он последние полгода жил с …"
Кузя не слушал. Приятель ошибался, Лиля была в зале. Она разговаривала с иностранцем у стойки буфета. Кузя, не отрываясь, смотрел на сильно изменившуюся Голубцову.
Та, которую он помнил, была худенькая и бледная, заправляла за уши жидкие тёмные волосы, всегда выглядевшие недостаточно чистыми. Кузя физически ощущал неблагополучие и неустроенность, исходившие от неё волнами.
Голубцова, стоявшая сейчас у стойки, свободно говорила с иностранцем – Кузя прислушался, - по-испански. Она улыбалась, была красива, раскована и мало напоминала ту Лилю, которую он знал раньше.
«Подойти к ней», - подумал Кузя, почувствовав, как учащается пульс. Голубцова обернулась, он неловко привстал со стула и поднял руку, чтобы привлечь её внимание. Обводя глазами зал, Лиля на мгновенье задержала взгляд на Кузе, неловко пытающемся выбраться из-за стола, бегло кивнула ему и вновь повернулась к испанцу. Кузя постоял ещё немного в неудобной позе, сел, и с кривой улыбкой опрокинул стопку тёплой водки.
«Всё равно у нас ничего не вышло бы, - подумал он, - Всё-таки, жена друга, тем более покойного, а это святое…»
